Оставив свой пост наверху лестницы, Генриетта с привычной любезностью опытной хозяйки двинулась через толпу гостей. Она как раз подводила одного из своих молодых гостей к застенчивого вида девушке в муаре цвета слоновой кости, когда вдруг почувствовала взволнованное смятение толпы. Оно на минуту напомнило ей кудахтанье испуганных кур при приближении к курятнику волка.

Обернувшись, она увидела, что по лестнице быстрыми шагами взбегает Девлин.

Традиционный вечерний наряд – панталоны до колен из черного шелка, черный же камзол и шелковый жилет – он носил с той пластичностью, которая делает движения одновременно и небрежными, и изящными. Оказавшись на верхней площадке, Девлин замер, изучая взглядом толпу. Внешностью он нисколько не напоминал мать, разве что высокие скулы унаследовал от нее, а таких странных желтых глаз Генриетте вообще ни у кого не приходилось видеть. Сейчас они при виде нее вспыхнули радостью.

– Тетушка. – Девлин склонился над ее рукой.

Она сильно сжала ручку веера, продолжая смотреть грозно.

– Не думай, пожалуйста, что можешь подкупить меня своей галантностью. Удивлена, что ты вообще соизволил явиться, даже с таким опозданием.

Девлин усмехнулся:

– Я действительно не собирался быть сегодня на балу, тетушка, но мне хотелось расспросить вас кое о чем.

Генриетта почувствовала укол любопытства и мгновенно забыла о своей досаде:

– Расспросить? О чем же?

– Не здесь.

Предложив тетушке руку, Себастьян повлек ее в соседнюю комнату.

– Но у меня гости, – запротестовала она.

В его улыбке промелькнуло что-то волчье.

– В таком случае я приду завтра утром. Пораньше.

Генриетта покорно вздохнула. Было хорошо известно, что она никогда не покидает спальню ранее часа дня.

– Ты просто чудовище. Не знаю, что за чертовщиной ты увлекся на этот раз, но отказываюсь сообщать тебе что-либо, если не пообещаешь протанцевать хоть один танец с леди Джулией.

– С кем?

– С леди Джулией Диллингхэм.

Она ожидала протестов, но племянник только рассмеялся и сказал:

– Справедливая сделка. Хорошо, кадриль. А теперь расскажите мне, пожалуйста, что вам известно о Стентонах и Кармайклах.

Улыбка сбежала с лица Генриетты, и она встревоженным шепотом спросила:

– Что тебе за дело до этих ужасных вещей, которые случились с мальчиками?

– Один из моих друзей обратился ко мне за помощью – Себастьян прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. – Насколько мне известно, сэр Хамфри Кармайкл женат на дочери маркиза Лефаби. А семья Лефаби имеет какое-нибудь отношение к Стентонам?

– Очень отдаленное. – Она опустилась на резной стул и издала легкий вздох. – Он был такой очаровательный юноша, Барклей Кармайкл. Каждая из лондонских невест вздыхала по нему. Какая жалость!

– Значит, тетушка, вы знаете о том, что может связывать эти семьи?

– Отцов или сыновей?

– Безразлично.

Генриетта задумчиво поднесла ноготок к губам.

– Кажется, я припоминаю, что несколько лет назад они оба были замешаны в чем-то. Вот только в чем именно, не скажу точно.

– Скандал какой-нибудь?

– Нет. Уверена, что никакого скандала. Если я верно помню, в этом деле участвовал и Расселл Йейтс.

Брови Девлина удивленно поползли вверх.

– Расселл Йейтс? Становится интересно.

Этот джентльмен – одна из наиболее колоритных фигур в лондонском обществе, потомок знатной семьи, надумавший сколотить себе состояние пиратскими набегами. В свете много болтали о его преступном прошлом, о связях, которые он до сих пор поддерживает с контрабандистами и фритредерами [8] . Но последнее время эти слухи заглушались более пикантными. Рассказы о сексуальных склонностях Расселла Йейтса, несколько порочившие его мужественный образ, принадлежали к числу тех, которые не ведут в женском обществе. Обо всем говорилось лишь намеками, поскольку и для времени регентства, когда порок и грех стали образом жизни, некоторые темы оставались табу. Существовала грань, преступить которую означало не просто подвергнуться остракизму, но и навек стать изгоем общества. Бальный смертный приговор, если хотите.

Генриетта внимательно изучала выражение лица племянника, но не смогла ничего прочесть.

– Тебе знакомы слухи, что бродят о нем?

– Знакомы.

– Считаешь, они имеют… э-э… отношение к погибшим молодым людям?

– Понятия не имею. Во всяком случае, появляется новый угол обзора.

– Это несерьезно. Я ничего не знаю о молодом Стентоне, но никто не подозревал Барклея в отсутствии интереса к женщинам.

Девлин пожал плечами.

Тетушка плотнее сжала губы и раздраженно хмыкнула.

– Гендон сказал мне, что ты занялся расследованием последних убийств. Тебе не кажется, что с твоей стороны это несколько common [9] , Девлин?

На лицо Себастьяна набежала было гримаса недовольства, но в то же мгновение растаяла.

– Несколько? Это ужасно common. Милая тетушка, если вы хоть немного дорожите репутацией леди Джулии, не разрешайте ей танцевать со мной кадриль.

Генриетта рассмеялась и встала.

– Боюсь, что твой совершенно неестественный интерес к убийствам делает тебя еще более привлекательным в глазах девушек, мой дорогой. – Она взяла его под руку. – А теперь нам пора в бальную залу, гадкий ребенок. По-моему, кадриль уже пляшут.

ГЛАВА 19

Кэт задумчиво стояла у окна спальни со скрещенными на груди руками. Шторы были плотно задернуты, в комнате за ее спиной царила темнота. После возгласа ночного стражника, объявившего: «Два часа ночи. Все в спокойствии и благополучии», прошло немало времени, но она еще не ложилась. Так и простояла все время, не сняв даже синего атласного неглиже, состоявшего из пришитых к коротенькой шемизетке [10] просторных штанишек до щиколотки, который обычно надевала дома после вечернего представления.

Не могла заставить себя не смотреть в окно. Едва прикасаясь к краю гардины, чуть отодвинула ее, чтобы выглянуть на улицу. Ночь была необычно ясной, лунные лучи таяли в свете уличного фонаря, на мостовую ложилось неяркое пятно. Она внимательно вглядывалась в тени, ища присутствие соглядатая, намек на движение в спокойствии ночи.

Себастьян отыскал бы его сразу, Кэт понадобилось несколько минут. Она уже почти прекратила поиски, когда тот, кто следил за ней, поднес руки ко рту, как делает человек, прикрывая зевок.

Отпустив гардину, она простояла еще несколько минут не шевелясь, воздух вырывался из груди короткими отрывистыми всхлипами. Питать иллюзии относительно ситуации, в которой она оказалась, нечего. Джарвис был не тем человеком, который станет отпускать пустые угрозы. Он самым серьезным образом предупредил ее о том, что намерен и вправду предпринять. Итак, у нее есть время до пятницы.

Сначала Кэт показалось смешным, что ей дали несколько дней на то, чтобы разузнать имя осведомителя. Но затем она сообразила: агенты Джарвиса, должно быть, следили за нею не один месяц, возможно, это началось в феврале, после бегства Пьерпонта. Со временем Джарвиса стало раздражать, что ему не удается установить личность французского агента, и он решил узнать ее непосредственно от Кэт. Но так как имя ей могло быть неизвестно, он решил дать Кэт некоторое время на то, чтобы она его выяснила.

Прижав к губам кончики пальцев, Кэт отвернулась от окна. Разузнавать имя человека, заброшенного Наполеоном в Лондон, необходимости не было, ибо она знала его прекрасно. Эйден О'Коннелл был ирландцем, которого связывали с французами те же причины, что и Кэт, – борьба за освобождение родины. Прошлым летом он вошел с ней в контакт, надеясь установить такие же прочные связи, что существовали между нею и его предшественником, Леоном Пьерпонтом. Она объявила О'Коннеллу, что выходит из игры. Но от рук Джарвиса ее это не спасло.